Закидываю на нее руку, свесив через плечо.
– Слушайте, выпускной скоро, надо думать, что делать.
– Федосеев, что тебе все неймется? Обязательно надо нажраться, как свинья.
– Гольштейн, тебе бы тоже разок не мешало, а то столько нудятины. Тебе семьдесят лет, что ли?
– Отстань.
– Да я и не пристаю, не дай бог, – косится на меня и ржет. – Подруга твоя где?
– Я думала, ты должен быть в курсе, вы же встречаетесь.
– Мы не разговариваем.
– Это потому что ты вечно бухаешь и шляешься где-то.
Ухмыляюсь. Женская солидарность в Гере так и прет.
– Да не твое дело, – поворачивается ко мне, – я, короче, седня сваливаю. На созвоне.
Киваю.
– Куда это он?
– Не знаю.
– Все ты знаешь, врешь просто. У него девка какая-то?
– Гера, я же сказал, не знаю.
– Ой, знаешь что…
– Что? – приподымаю бровь, смотрю на нее с усмешкой.
– Ничего, – цокает языком и отворачивается.
– Ты чего такая нервная вообще?
– Ничего. Нормально все.
– Да-да, я вижу. Жалеешь? – раздражаюсь.
– Нет, конечно, нет, Богдан, – поднимается на носочки, чмокая в губы, – пойдем сегодня погуляем, погода такая хорошая.
– Пошли, конечно.
***
Май пролетает, как по щелчку. Последний звонок и белые бантики у Геры на хвостах остаются позади.
Впереди июнь, он наступает медленно, но тотально. Экзамены проедают весь мозг, Умка бегает как на иголках, трясясь каждую минуту. Ее папаша включает тяжелую артиллерию, почти запирая ее дома. Видимо, мстит, что Гера устроила представление на его свадьбе. Меня тоже какого-то х*ра туда позвали, это было забавно. А вот то, что Гера упала в огромный свадебный торт, запутавшись в подоле своего платья после парочки бокалов шампанского, было феерично.
Мне потребовалось титаническое усилие, чтобы не заржать. Полностью покрытая этим идиотским тортом, Гольштейн, недолго думая, прыгнула в бассейн, «случайно» зацепив с собой невесту. Гости в шоке, батя в ах*е, и только Умка, потупивши взгляд, делает вид, что она здесь вообще ни при чем. Цирк, короче.
Повеселилась, теперь сидит в башне. Рапунцель х*рова.
После всей этой фантасмагории подхожу к доске с результатами экзаменов. Ищу себя, утвердительно киваю. В принципе, примерно так я себя и оценивал. Теперь надо посмотреть, что там с Герой, ну норм. Выхожу из школы и сажусь на лавку у парковки. Жду Ма. Она как раз должна была освободиться.
– Давно ждешь?
Ма обходит скамейку, присаживаясь рядом. На ней белый костюм, больше похожий на пижаму.
– Только пришел.
– Нужно в магазин заехать, потом домой.
– Договорились.
– Результаты уже видел?
– Смотрел, нормально.
– Я бы сказала, даже очень хорошо. Нужно теперь с документами в вуз не затягивать.
– Я хотел на следующей неделе подать.
– Хорошо, с тобой съездить?
– Да я сам справлюсь.
– Ладно, как там Герда? Выпустили ее из заточения?
– А вот в субботу на выпускном и проверим.
Мама вздыхает, одаривая меня улыбкой.
– Даже не верится, так быстро время пролетело, – печально вздыхает.
– Мама Марин, не кисни, – смеюсь, хотя полностью с ней согласен.
– Так, – поднимается, разглаживая ладонями брюки, – поехали уже, а то вечером еще на дачу надо. Папа там со своими помидорами, – закатывает глаза.
***
Жара.
Тот, кто придумал сажать на даче помидоры, а не валяться в гамаке, сущий мазохист. Походу, дед слывет именно таким. Ему дай волю, так он бы ими гектар засадил. Мы торчим в деревне уже третий день. Все что–то полем, поливаем, прибиваем, удобряем…
– Богдан, подай лейку!
– Дед, жара же, сваришь все нафиг.
– Балбес ты, – шуткует, – носик течет, посмотреть надо.
– Новую купить надо.
– Вот как что-то заработаешь сам, так сразу деду новую лейку и купишь. Что за молодежь пошла, только и могут новое покупать, а старое починить ума не хватает.
– Понял-понял, дед, – улыбаюсь, подавая ему лейку. – Слушай, может, я до речки сгоняю, а? Жара, сдохнуть хочется.
– Сейчас, теплицу только подправим.
Ну, после этих слов можно уже никуда не собираться, где «подправим теплицу», там и прибьем гвоздь, уберем траву, срубим ветки и так далее.
Пока дед возится со своей лейкой, ныкаюсь в тенек неподалеку. Жара стоит адская, а ему, кажется, совсем до этого нет дела. Он, как всегда, в тельняшке и забавной бежевой панаме. Ему почти семьдесят, но он молод душой.
Полжизни промотался по всему земному шарику. Ему и сейчас дай волю, он в кругосвет стартанет. Но сердце уже не то. Ма говорит, что с каждым годом это выражается все ярче. Если лет пять назад, что такое скорая, она даже не имела понятия, то сейчас приезд скорой – обычное явление, врачи заглядывают к деду стабильно. Конечно, дед ругает мать за ее беспокойство. Ругает врачей, да что там, и старушек в очереди тоже ругает.
– Богдан, хватит прохлаждаться, иди окрошку порежь, мать от Людки своей сейчас приедет, обедать будем. Все шорохается и шорохается, – ворчит, упирая руки в боки, по-деловому оглядывая свою плантацию.
– Иду, – поднимаюсь с земли, – дед, слушай, я тут что подумал, может, грушу повесим? Мы бы с Серегой из зала какую-нибудь старую привезли.
– А где?
– Да вон у той яблони полудохлой. Мы б ее спилили, столб помощнее вкопали и грушу повесили.
– Спилили, говоришь… а что, дело хорошее.
– Все, тогда Мелку позвоню, чтоб приехал сегодня.
Мелок, кстати, пустился в свободное плавание. Восемнадцать исполнилось, из детдома отчалил. Работает в каком-то автосервисе, снимает комнату. Катька до сих пор с ним. Что, честно говоря, удивляет.
– Спилим, – накручивает на палец кончик седых усов, – так и сделаем. Спилим и беседку там поставим, – трясет указательным пальцем.
– Д-е-е-ед, – закатывая глаза, просто поражаясь его фантазии, – ты уже все тропинки перекопал. Зачем еще одна беседка?
– Молчать!
– Молчу-молчу.
– А Мелкова позови, вдвоем вы быстрее управитесь. И старую беседочку заодно разберете.
– Понятно, – ретируюсь, оставляя этого огородника один на один со своими безумными планами.
